Хемлок Гроув [любительский перевод] - Брайан МакГриви

Я не вмешивалась; я отвечала на его горе суровым состраданием, но цель оставалась прежней. Мы – выходцы из страны, которая никогда не завоевывала других земель, не давала отпор захватчикам, потому мы все еще живы. Мы делаем то, что необходимо. Осталась всего неделя до дня его рождения. Спустя столько времени, самого времени не осталось вовсе. Немного своевольно, что я хочу подождать именно до этой даты, но во всем должно сохраняться чувство меры; я презираю тех матерей, что безвольно разрешают залезать в чулки со сладостями раньше кануна Рождества. И, наконец-то, та самая ночь, ночь ответов! – во мне порхает столько бабочек, что я не удивлюсь, обнаружив свои ноги в воздухе, а не на земле, но, как учил нас отец, нетерпение и спешка – от дьявола. Так же я добросовестно ввела Нормана в транс из опасения, что события этой ночи добьют его физически. (Сколько лет нам было, прежде чем мы усовершенствовались в трансе? А Роман в свои семнадцать уже адепт! Мои волосы зашевелились.) Затем я постучалась в дверь Романа и попросила его подняться на чердак на несколько минут.

Вообрази эту мизансцену! Он не заметил перемен: теперь комната стояла без мебели, по прошествии стольких месяцев, огоньки девяноста девяти черных свечей были расставлены вокруг алтарного камня, а на камне – колыбель. Непонимание в глазах мальчика, и древняя – неужели мы действительно настолько древние? – мудрость в материнских глазах.

Он застыл в бессловесном монологе. Я взяла его лицо в свои руки, заглянула в его глаза и освободила его, транс освободил его от незнания, в коем он пребывал до сего момента. Все эти секреты, шепот снов – теперь развеялись. Наконец-то! – больше никаких секретов: настало наше время вновь стать одним целым, и я дам ему все и сразу. Расскажу, сколь ужасающим было мое испытание – так много лет и слез, так много надежд и разочарований для одного чрева, потраченные впустую усилия вкупе с их безутешными плодами – пока, наконец-то, не появился он! Мое чудо, обернутое в блестящую красную сорочку, которую я собственноручно сняла с его морщинистой кожи и проглотила со скромной благодарностью. Я все не могла поверить в свою удачу, и когда Шелли тоже родилась в сорочке, я, упоенная своим успехом, обжарила все в вине с лесными грибами, но ребенку пришлось заплатить цену за мою излишнюю разнузданность. Как все это время Роман считал меня не любящей, старой дурой, которую я играла, но лишь из материнской любви к моему самому драгоценному сокровищу (что ж, возможно, иногда и потому, что он был маленькой сволочью). Расскажу, что никогда не существовало никакого «ангела», лишь причудливый побочный продукт воображения птичьего мозга, что, на самом деле, у Романа никогда не было кузины – Годфри, давший ему свое имя, не был его настоящим отцом, не был плотью и кровью, и как девять месяцев назад он посетил Лету Годфри, ее родной брат, неспособный сопротивляться своим темным желаниям. (Мальчишки остаются мальчишками!) И вот, перед ним лежит продукт их порочной связи, не мертворожденный, спящий не далее, чем в десяти шагах.

Я продолжала смотреть ему в глаза, улыбаясь, в надежде, что он поймет, – неважно, насколько горька правда, его мать всегда будет рядом, чтобы подсластить пилюлю. Но я также боялась, что он обнаружит себя мультяшным койотом, только что осознавшим, что шагнул со скалы. В молчании, он повернулся ко мне спиной и со скрипом сел на верхнюю ступеньку, позволив своему телу безвольно упасть на меня, и положив лицо мне на бедро.

Сразу после того, как ребенок проснулся и начал кричать, по телу Романа пробежала дрожь. Мы с тобой оба знаем, как это тяжело, он понял своим сердцем, что будет дальше. Он обнял мои ноги, задрожал сильнее, и, соберись с духом, он боролся. Он будто был наполнен железной стружкой, рвущейся к магниту. Он чувствовал давление, но сопротивлялся ему. Эта кульминация – не было ни единого момента в его жизни, который бы не оказался шагом на пути сюда. Все это время я вела его к развязке. Он сжал подол моего платья и начал шептать себе под нос. Одни и те же слова, снова и снова, но я не могла их расслышать. Я ждала и чувствовала, как его боль передавалась мне, я знала, – без этого никак, и вскоре он ее преодолеет, как и все мы.

Внезапно он встал и, спотыкаясь, подошел к окну. Должна признаться, я была немного разочарована, – думала, он будет дольше сопротивляться. Как я его понимаю! Он обхватил себя руками и смотрел в свои глаза, приказывая себе, громче повторяя то, что до этого шептал: Обрати свое сердце в сталь. Я поняла: он пытается использовать транс на себе! Мой вундеркинд! Я светилась от гордости, даже преждевременно зная о провале его стратегии, что отразилось в его позе, прежде чем он снова повернулся ко мне. Он спросил, зачем я так поступаю.

Но он знал. Компас сердца всегда укажет на истинный север. Кровь это жизнь.

– Все, чего я хотела от мира, это лучшего для моего ребенка, – сказала я.

Он посмотрел на меня и со всей решимостью заявил:

– Тебе не победить.

Он залез в нагрудный карман и достал маленький контейнер. Открыв его, вынул маленькое бритвенное лезвие. Он прижал лезвие к венам на руке и резанул им от локтя до запястья, а затем повторил это с другой рукой. Он сполз по стене и посмотрел на себя, пока жизнь, пульсируя, вытекала из него. Она не нашла себе места на полу, вместо этого взобралась по стенам, окружая его, чтобы сформировать самые идеальные ослепительные крылья.

Мой мальчик летал!

Наконец, его голова упала, и я подошла к нему. Положила его голову себе на колени, закрыла его глаза и прижала пальцы к безжизненной шее. Я пела ему, так же, как пела нашим подсолнухам, чтобы они расцвели. Так оно и случилось: жизнь забилась под моими пальцами, и эти глаза открылись обновленными, – мой собственный, драгоценный подсолнух расцвел. Он взглянул вверх, на меня. Вся неуверенность и отвращение ушли из этих глаз. Он знал. Я убрала руку, и он поднялся. Рука об руку мы стояли у колыбели. Ребенок успокоился, глядя на своего отца. Кровь от крови. Я отпустила руку Романа и отступила назад, когда плоть на моих руках затрепетала. Я слышала это в его венах. Это случилось. Я стала свидетелем самого утонченного чуда превращения. Никогда в жизни я так сильно не хотела кричать. Я завопила, и он Превратился, закаленный, как это необходимо нашему роду, в печи непередаваемой потери, наконец, наконец, наконец, вытянулись его девственные клыки – что за клыки! белые и идеальные, словно ангельские, и он опустил голову в колыбель, чтобы напиться.